Если не думать, жить становится не в пример проще. Он старательно гонит прочь любые мысли об Эрин — о том, что они оставили от Эрин — и с головой уходит в монотонную уборку. Настежь открывает окна, чтобы избавиться от душного запаха трав, и методично вычищает гостиную. Избавляется от последних следов крови на паркете и стенах. Собирает прогоревшие свечи в пластиковый пакет. Почти полминуты стоит в ступоре, пытаясь осознать, стоит ли отправить следом дохлого кролика, и что вообще по этому поводу говорят правила раздельного сбора мусора. С некоторой натяжкой записывает его в категорию пищевых отходов и упаковывает отдельно; последний раз берет в руки испорченную гитару — пробежавшись пальцами по кипарисовому корпусу, разламывает ее на куски.
Желания заниматься музыкой в себе пока не ощущает.

Самой большой проблемой остаются намертво сцепившиеся слои краски. Эдгар быстро понимает, что сцарапывать ее ножом не имеет особого смысла, если только он не хочет провозиться несколько недель. Растворитель из ближайшего строительного супермаркета картину меняет мало: на то, чтобы очистить треть одного из окон, уходит без малого час. Как бы ему ни претила мысль пускать в дом посторонних — даже теперь; особенно теперь, — вызвать специалиста и заменить стекла на новые на порядок проще и быстрее. Именно так он в итоге и поступает.

Варона виснет в руках самой что ни на есть обычной веревкой — ему даже кажется, что сейчас утративший хозяина артефакт можно без усилий разорвать на части. Проверять не торопится: медлит, пытаясь почувствовать хоть какой-то отклик, и с каждой минутой нервничает все больше. Что, если она его больше не признает? Что, если оживет только рядом с убийцей?
(можно было бы, конечно, как-то это использовать, но эдгар по ряду причин не ощущает себя принцем из «золушки»)

Кровь стекает в кухонную раковину; капли, попадающие на пеньковые волокна, впитываются сразу и без остатка, и ему приходится трижды разрезать предплечье — узкие глубокие раны исчезают прежде, чем он понимает, что хватит. Когда затягивается последняя, Эдгар с опаской вытягивает над вароной ладонь. Хочет закрыть глаза, но все же отказывает себе в маленькой слабости.
Зовет и не может сдержать полный облегчения вздох, когда она, помедлив, сворачивается вокруг запястья.

— Хоть одна приятная но... Иэн? — осекается и замирает на пороге, змейкой пропуская веревку сквозь пальцы. Легонько щелкает ее «по носу», когда та ползет к шее, поближе к бьющейся под кожей жилке, и подходит к постели; с подозрением оглядывает Брекенриджа.

— Поспишь, поспишь, — у завернувшегося в одеяло Иэна — мучнистого цвета кожа, пересохшие губы почти того же оттенка и мутный взгляд. Эдгар не спрашивает, в чем дело; опустившись рядом на колени, убирает влажные волосы и касается лба тыльной стороной ладони. Несмотря на явные симптомы лихорадки, температура кажется вполне нормальной. Может, даже ниже стандартных тридцати шести с половиной.
Легче если и становится, то ненамного.

Об обычных человеческих болезнях он знает постольку-поскольку — будучи инкубом, можно не рассчитывать подхватить вирус гриппа или ветрянку, да и маги, насколько Эдгар в курсе, ничем подобным не страдают; на то они и маги, в конце концов. С отдачей все обстоит сложнее: если игры с проклятиями чаще всего возвращаются бумерангом, то предсказывать последствия воскрешения он не берется в принципе.
Эрин, вполне возможно, рассказала бы, чего ждать. Но уже не расскажет.

— Твоя жена меня прикончит и суд ее оправдает, — комментирует себе под нос, укрывая его притащенными из второй гостиной пледами. Видит, что ему холодно, но не может придумать ничего получше: наворачивает два круга по первому этажу, с сомнением осматривает чайник; дотянувшись до верхней полки, снимает оттуда банку какао.
(любит иэн его или нет, не помнит, но выбирать все равно не из чего)

— Осторожно, разольешь, — сильно счастливым Брекенридж не выглядит — и вообще выглядит кошмарно, если бы кто поинтересовался мнением Эдгара, — но он все равно заставляет его приподняться, опираясь на подушки. Чуть заметно хмурится, когда Иэн касается керамической ручки и тут же отдергивает пальцы; приглядывается к его покрасневшим ладоням, но ни о чем не спрашивает, только выходит и возвращается с кухонным полотенцем, которое оборачивает вокруг горячих краев.
Знает, что люди — довольно хрупкие создания, но постоянно забывает, насколько.

Беспокойство нарастает экспоненциально. Эдгар пару минут сидит молча, перебирая все известные ему случаи зафиксированных и сильных магических отдач. Потом бросает это занятие: с тем же успехом можно на молоке гадать, что будет завтра или даже через час.
(переживет ли иэн ближайшие сутки)

Резко подается вперед; успевает отреагировать и подхватывает полупустую кружку до того, как он выплескивает остатки себе на колени. От комментариев воздерживается, но не может убрать с лица тревожное выражение: знает, что нельзя оставлять все вот так, в надежде на «само пройдет», и разве что прикидывает, у кого просить помощи.

— Может... позвонить Каре? — произносит с явной неохотой, вынужденно. Понимает, что за пять лет она вряд ли начала относиться к нему лучше, а если увидит мужа в таком состоянии — и вовсе слетит с катушек. Меньше, чем ссориться с Кариной, ему хочется только смотреть, как Иэн медленно проваливается в полуобморочное состояние, но Эдгар все равно медлит, не решаясь набрать ее номер.

— ...или Аншелю? Вы вроде неплохо знакомы, — эта идея нравится ему ощутимо больше.
По крайней мере, едва ли Аншель, поглядев на пациента, решит повесить Эдгара на ближайшей сосне.

Только кивает, когда Иэн тоже выбирает помощь Аншеля. К обсуждению Кары не возвращается, хотя ему безумно хочется — как и в первый раз, когда Брекенридж парой слов и как бы вскользь подтвердил ее присутствие в городе.
До последнего ведь надеялся, что она даст о себе знать; появится лично или ограничится коротким сообщением — без разницы.
Как дурак, чего-то ждал.

Отходит к окну, слушая длинные гудки. Ставит недопитую чашку и бездумно наматывает на руку льняное полотенце. Когда надоедает каждые несколько секунд коситься через плечо на Иэна — разворачивается, прислонившись поясницей к подоконнику. Эдгару не нравится ни то, как он выглядит, ни то, как дышит: слишком быстро и неглубоко. Вообще нихрена ему не нравится, если уж так подумать, поэтому, когда Коэн отвечает, его голос звучит скорее раздраженно, нежели взволнованно.

— Аншель, это Эдгар, — представляется, словно ни разу в жизни не звонил ему с этого номера.
(звонил же?.. уже не помнит)

— Ты мне нужен, прямо сейчас. Ты ведь работал с магической отдачей? С сильной магической отдачей, — Эдгар придерживает пару-тройку крепких эпитетов, хотя именно ими хочется описать ситуацию. Прикладывает усилия, чтобы выровнять интонации и не выдавать беспокойства, граничащего с начальной стадией отчаяния.

— Отлично. Хейден Бэй Драйв, 312. Это на берегу залива, по правую сторону от шоссе. Остров Хейден, да. Соль... я попрошу аналитиков почистить дороги и скинуть маршрут, окей? И... ИЭН? — хочет было что-то добавить про срочность и завуалировать в вежливом «не медли, пожалуйста» недвусмысленное «голову нахер оторву, если опоздаешь», но запинается на полуслове. Телефон жалобно трещит, стоит нервно сжать пальцы, и с мягким стуком падает на ковер: все еще рабочий, только потерявший весь товарный вид.

Что говорит Аншель и говорит ли он хоть что-то, Эдгар уже не слышит. Основы первой помощи, которым его учили, не включают в себя помощь при судорожных синдромах — едва ли у законников когда-то работал хоть один эпилептик, магия вылечивает такие вещи слишком быстро.
Пытаться перевернуть или не трогать вовсе? Стоит ли разжимать намертво стиснутые челюсти? Телефон валяется в нескольких шагах — Аншель обязательно ответит, если спросить.

(если успокоиться)
(если сосредоточиться)
(если перестать паниковать)

Вместо этого он сам дышит, точно загнанная лошадь, и ничем не может помочь. Даже время не догадывается засечь; понятия не имеет, сколько проходит, прежде чем вытянутое струной тело расслабляется и обмякает. Пока секундная стрелка на часах Иэна делает полный круг, Эдгар прижимает пальцы к его шее и насчитывает сто девяносто семь ударов. Мысленно резюмирует положение вещей емким «блядь». Дважды.

Чувствует себя максимально беспомощным. Разом вспоминает все, что Брекенридж когда-либо говорил о его расе: бесплатные аккумуляторы (да и то не все); пушечное мясо, которое не жалко бросить в мясорубку и выиграть немного времени. Уступающие вампирам по силе и оборотням — по магическому резисту. Постоянно страдающие от голода. Бесполезные.
Не может не согласиться по каждому пункту.

Хочет было набрать Аншеля снова, но видит лишь разбитый экран смартфона. Как-то поверхностно задумывается о том, что стоит написать хвалебный отзыв на линейку galaxy.
(«отличный аппарат, пережил даже выброс энергии при воскрешении. 8/10, в следующий раз выполните его в бронированном корпусе»)

Второй раз реагирует куда спокойнее: на всякий случай переворачивает Иэна на бок и осторожно удерживает, засекая время. На двенадцатой секунде неторопливо разжимает пальцы и вновь считает пульс. Хуже не становится. Лучше, впрочем, тоже: к моменту, когда по первому этажу прокатывается мелодичный звонок, Иэн так и не приходит в сознание, а Эдгар выглядит так, словно вот-вот отключится сам.

— Привет, — не дожидается ответа, открывает калитку и сразу возвращается обратно: уж подняться по нескольким каменным ступенькам Аншель явно может без посторонней помощи.
— Входи, — полную процедуру знакомства с домом не проводит, ограничиваясь формальным приглашением, которое позволит гостю спокойно колдовать внутри — его произносит тоже на ходу, стремясь как можно быстрее оказаться в спальне. Головой понимает, что за полминуты с Иэном вряд ли что-то случилось. и все же.

Остается надеяться, что Аншелю сполна передается его тревожность, и он не слишком приглядывается к гостиной, которую Эдгар пересекает широким шагом. Солнце вовсю светит в распахнутые окна, но черная краска со стекол так никуда и не исчезает.